500 слов джена
Спокойно и твердо говорит, он революционер на ответственном задании, а не какой-нибудь там мальчишка, чтобы орать и размазывать сопли счастья по лицу. Тем более что обстановка не располагает.
На нижних уровнях Импел Дауна уже не жарко и не холодно, и это неудивительно - все предыдущие круги ада отбили у пленников способность чувствовать холод или жар. Вернее, даже не так: отбили способность чувствовать. Вообще.
"Не у всех", - думает Сабо, и смотрит, смотрит, смотрит, словно пытается впечатать на подкорку поджарую жилистую фигуру, едва заметную россыпь веснушек на загорелом носу, непокорные вихры. Эйс молчит и тоже смотрит - блестящими даже в тюремном полумраке глазами, и от его взгляда становится жарче, чем на четвертом уровне.
- Ты изменился, - говорит наконец Сабо.
- А ты - ни капли, - отвечает Эйс.
Оба врут.
- Хочешь, я... - Сабо делает паузу, сердце застревает где-то у горла, мешая говорить. Что, собственно, он может предложить? Устроить побег из самой неприступной в мире тюрьмы? Сорвать задание ради одного-единственного пирата? "Драгон-сан бы понял", - думает он и прикусывает губу, потому что нет, не понял бы. Драгон оставил Иванкова и Инадзуму, он умеет уходить и не оборачиваться назад.
"И все равно, - думает Сабо, прикидывая количество охраны, возможности маскировки и степень допуска, которую обеспечивают ему краденые бумаги, - все равно я могу..."
- Ничего не получится, - говорит Эйс. У него какой-то неправильный голос, не как у человека, который отчаялся и сдался, наоборот. В ленивом уверенном тоне и затаенной усмешке так много того, прежнего Эйса, что Сабо приходится на мгновение зажмуриться, чтобы отогнать наваждение.
- Ты здесь ведь не за этим? - в полумраке камеры не видно подробностей, но эту улыбку Сабо помнит слишком хорошо, чтобы не узнать."Наглый самоуверенный сукин сын", - думает Сабо и кивает.
- Вот и займись своим делом, - говорит Эйс. – А я займусь своим. За мной придут. О твоем братишке есть кому позаботиться.
Сабо снова кивает, коротко и зло, и заносит руку над бессильно опустившей усики Ден-Ден Муши слежения на стене, хотя положенные десять минут еще не истекли. Он злится не на Эйса - на себя. И зачем только он поддался глупому порыву и затеял этот разговор? Поставил под удар все - информатора, свое задание, Драгон-сана - и ради чего? Чтобы узнать, что он здесь не нужен? Глупая, мальчишеская обида жжет глаза, но Сабо знает, что нельзя давать ей волю - не здесь и не сейчас.
- Эй, - говорит вдруг Эйс. И поднимается. И подходит к решетке из кайросеки. Сабо машинально отмечает запекшуюся кровь на костяшках сжимающих прутья пальцев, и безвыходность ситуации снова оглушает его, не давая вздохнуть.
- Эй, - повторяет Эйс. - Я рад, что ты жив.
Всего пять слов, но этого достаточно. И никакие стены, решетки и полчища охранников уже не имеют значения. Здесь, на самом дне самой надежной тюрьмы в мире, под толщей камня и океанской воды Сабо чувствует себя абсолютно, сумасшедше счастливым. Он вытирает нос рукавом и скалится в ответной улыбке.
- Я тоже, братишка, - отвечает он. - Я тоже.