ЧитатьГлава пятая, в которой герои узнают много нового о населении заброшенных некрополей
Разумеется, с хорошей жизни на это не шли.
Жить в пустыне, в палатке, годами не видя человеческих лиц, если не считать других тамплиеров и нескольких турецких рож, потом еще жара, жажда и обязанность вечно потрошить сарацин…
(с) Умберто Эко
Жить в пустыне, в палатке, годами не видя человеческих лиц, если не считать других тамплиеров и нескольких турецких рож, потом еще жара, жажда и обязанность вечно потрошить сарацин…
(с) Умберто Эко
В городе снова было шумно – кто-то куда-то бежал, где-то слышался характерный металлический лязг и крики, по улице стелился черный удушливый дым. Было непонятно, кто с кем сражается, но Габрант видел, как судорожно сжимаются кулаки Баша, и знал, что его брат чувствует сейчас то же самое.
Мое место там. Мое оружие меч. Я не хочу быть пешкой в чьей-то игре…
К несчастью, не только он здесь такой внимательный. Их проводник кивнул в сторону, с которой доносились звуки битвы.
- Даже и не думайте. Вы идете с нами. Фран?
Женщина с луком кивнула, плавно кладя стрелу на тетиву.
- Дернетесь – буду стрелять, - в ее чересчур четко выговариваемых словах чувствовался неуловимый акцент.
Братья снова переглянулись, но на сей раз кивнул Баш, а Ноа отвел взгляд. Ему не нравилась вся эта история с последовательными пленениями, и еще меньше – то, что он понимал своего переметнувшегося на сторону врага брата лучше, чем предполагаемого союзника Маргрейса. И ему не нравилась эта парочка, которая вела их непонятно куда и непонятно, зачем – и при этом еще с заявлениями, что они на одной стороне.
Но, как уже неоднократно случалось за этот воистину Богом проклятый день, подумать им не дали. Тычок в спину – и четверо беглецов растворились в проулках еврейского квартала.
***
Несколько раз они натыкались на очаги сражения, но пока как-то получалось обходить их стороной. У Габранта от увиденного ныло под ложечкой – в городе шли бои между неверными и христианами. Что-то – или кто-то – заставило сарацин повернуть назад и дать отпор врагу. Несколько раз он видел белые и красные цвета храмовников, и только неприятное ощущение от того, что в спину ему направлена стрела Фран, останавливало его от желания кинуться на помощь.
Они шли, бежали, спотыкались, прятались, сталкивались с очередной свалкой, и в какой-то момент не выдержал все-таки Баш. Габрант краем глаза заметил темноволосого европейца, который командовал горсткой сарацин, отбивавшихся от крестоносцев, и в следующий момент его брат рванулся туда, перекатившись по земле, глухо тренькнула тетива, стрела ударила о камни рядом с его головой… И Ноа тоже прыгнул, безупречно выверяя удар, братья покатились по земле, и магистр еще успел рассерженно шепнуть:
- Кретин! Нас обоих погубишь!
Лучница снова держала их на прицеле, а ее напарник неторопливо подошел к поднимающимся с земли пленникам и внезапно быстро, как кот лапой, смазал Башу по щеке, зло щуря глаза.
Капитан фон Ронсенберг опустил голову, и отвернулся. Голос их проводника был сух:
- Чтобы я еще хоть раз подрядился спасать глухих, упертых, тупоголовых франков? Да ни за какие богатства Акры и Иерусалима!
- Бальфир… - предостерегающе обронила Фран, плавно оттягивая тетиву. Кажется, их бурные выяснения отношений заинтересовали группу солдат, появившуюся в противоположном конце площади.
- Бежим! – скомандовал названный Бальфиром, и они помчались, даже не пытаясь скрываться, к лестнице, ведущей на стрелковую ступень стены.
Ноа с изумлением узнал то самое место, где несколько часов назад – вечность назад – его отряд проник в город, но времени удивляться не было – тревожные крики и свист арбалетных болтов уведомили о том, что их все-таки заметили.
Бальфир перемахнул через гребень стены и беззвучно канул во тьму, братья замешкались, не зная, как быть, но Фран уже сунула им в руки по веревке и рыбкой нырнула вниз. Магистр перегнулся через край. Судя по тому, что обе фигурки в светлых плащах не образовали живописные кляксы, размазавшиеся по земле (одна из них махала им рукой и что-то кричала, вторая держала в поводу оседланных лошадей), спуск со стены все же был относительно безопасен. Во всяком случае, безопаснее, чем торчать на фоне неба и изображать из себя мишени. Ноа оглянулся на брата. Судя по насупленному виду, блудный фон Ронсенберг так и не привык к высоте, но в данном случае это не имело значения.
- Вниз! – крикнул Габрант и хлопнул оцепеневшего Баша по спине. Капитан вздрогнул, но послушно начал спускаться, перебирая руками по веревке. Ноа, проклиная неудобный наряд, полез следом.
Он видел, как руки Баша соскользнули, и он поехал вниз, но к счастью до земли оставалось всего ничего, и вскоре оба уже стояли у подножья стены. Фран подвела к ним великолепных арабских скакунов в дорогой сбруе, и Бальфир, уже сидевший в седле, торопил братьев, нетерпеливо дергая поводья.
Они вскочили на коней, и каждый из них оглянулся на город, в котором продолжал кипеть бой. Габрант не знал, о чем думал его брат, но самому ему начало казаться, что все это просто дурной сон. В реальности такой мешанины событий происходить не может, так ведь? Эта ночь была похожа на фрагмент из «Откровений», или любого другого труда отцов церкви, полного смутных намеков и зловещих предзнаменований. Магистр ордена Храма решительно отвернулся и дал шпоры коню.
***
Баш ободрал кожу с ладоней веревкой, когда чуть было не сорвался, и теперь они горели огнем – сильнее, чем любая из ссадин и царапин, в избытке полученных им за этот день. Ассасин скакал впереди, указывая дорогу, Фран чуть отстала, ее руки даже не касались поводьев, поскольку она продолжала держать их на прицеле. Судя по тому, что слева от них по небу разливалось бледно-розовое зарево, они скакали в сторону от населенных земель, вглубь пустыни. Хорошо, что не прямо в Аламут – плохо, что он не ориентируется в тех местах, и не может подготовиться к тому, что их ждет. Капитан украдкой взглянул на невозмутимого брата, пустившего лошадь размеренной рысью, несмотря на требования убийцы поторопиться. Он был уверен, что Ноа продолжает пребывать в счастливом неведении относительно рода занятий выведшей их из города парочки. Зачем храмовник остановил его тогда? При воспоминании о своем глупом поступке щеки Баша начали гореть не хуже ладоней. Но видеть, как отряд франков теснит его солдат… во главе с Восслером…
Бальфир придержал коня, поравнявшись с пленниками.
- Мы скоро будем на месте, - холодно сообщил он, - постарайтесь больше не демонстрировать свой блестящий ум, капитан.
Баш снова залился краской – убийца как будто мысли его читал.
- Как скажете, - буркнул он по-арабски, дернув поводья. И тут же резко втянул воздух сквозь зубы от резкой боли в ладонях.
Ассасин подъехал совсем близко, почти касаясь стременем стремени капитана, и велел:
- Покажите руки.
На какое-то мгновение перед глазами фон Ронсенберга встала совсем другая картина – их родовой замок, они с братом, чумазые и взъерошенные, и мама, которая перед тем, как пустить их за стол, просит: «Покажите руки». Но Баш только тряхнул головой, отгоняя неуместные воспоминания (несомненно, вызванные присутствием означенного брата), и снова возвращаясь в холодную предрассветную пустыню, под прицел лука Фран, к требовательно протянутой к нему руке убийцы. Капитан молча предъявил Бальфиру ободранные до мяса ладони. Ассасин так же молча взял их в свои, проведя пальцами в кожаных перчатках по поврежденной коже, потом невесело хмыкнул:
- Готов повторить все, что я говорил про упертых, тупоголовых франков. Потерпите еще немного – мы скоро доберемся до нашего убежища.
Он отпустил Баша и подстегнул коня, снова выезжая вперед. Капитан фон Ронсенберг обернулся как раз вовремя, чтобы заметить неодобрительный взгляд брата.
Над пустыней занималась заря.
***
«Убежище» оказалось высохшим руслом реки, образующим неглубокое ущелье. Проехав еще немного, они добрались до каменного карниза, занесенного изрядным слоем песка. Здесь пришлось спешиться и вести лошадей в поводу – на узкой тропинке места хватало только для одного. Ассасин уверенно шагал вперед, пока беглецы не достигли вырубленного в скале прямоугольного прохода в пещеру. Дальше по стенам ущелья Баш заметил такие же – явно рукотворные – отверстия.
- Некрополь, - равнодушно обронил убийца, заводя своего коня внутрь и накидывая поводья на лежащий у входа каменный обломок. Остальные зашли следом. Братья изумленно озирались, отмечая каменную резьбу, высокие своды, поддерживаемые колоннами – все наполовину разрушенное, вытертое временем и ветром до неузнаваемости, но хранящее следы былого великолепия. В центре залы стояли в ряд четыре богато украшенных саркофага, по стенам были ниши с погребальными урнами. Судя по внушительному слою пыли на всем вокруг, даже собратья Бальфира по ремеслу бывали здесь крайне редко. Что касается тех, кто когда-то воздвиг эти залы, чтобы поклоняться умершим, – они сами давно обратились в прах. В глубине помещения оказалась расселина, из которой тонкой струйкой сочилась вода, собираясь в мелкую лужицу у дальней стены, и Баш внезапно очень четко осознал, как пересохло его горло, и заодно что у него вот уже сутки не было маковой росинки во рту. Он шагнул к источнику, когда в спину ему уткнулось острие:
- Без резких движений, - голос Фран, все та же чрезмерная артикуляция. Капитан фон Ронсенберг возвел очи горе, развернулся к лучнице и сказал:
- Милая, меня сегодня уже били, разоружали, три раза брали в плен, угрожали смертью и прочими малоприятными вещами. Неужели ты думаешь, что я буду ждать, пока вы соизволите проявить милосердие и не дадите мне умереть от жажды?
Это было рискованно, и каждый шаг, что он шел до родника, Баш ожидал свиста тетивы и стрелы, вонзающейся между лопаток – честно говоря, в данный момент это могло бы принести облегчение – но Фран не выстрелила. Более того, когда он обернулся, то увидел, что она опустила лук и смотрит на него чуть ли не с одобрением.
Вода была ледяная, жестковатая, с примесью песка, остающегося на зубах, и привкусом мела – божественно сладкая, самая прекрасная вода в мире. Он кое-как умылся, хотя с такими руками скорее получилось только размазать кровь и грязь по лицу (ладони онемели от холода, и, по крайней мере, боли он уже особо не чувствовал), и поднялся с колен, оглядываясь на остальных. Фран и Бальфир времени зря не теряли и споро расстилали одеяла между двух надгробий, храмовник… Ноа стоял поодаль, скрестив руки на груди и не глядя ни на кого из присутствующих. Баш мысленно дал себе пинка и напомнил определиться с отношением к брату. Но только не когда он так чертовски устал.
Ассасин смахнул пыль с одного из саркофагов и уселся на крышке, закинув ногу на ногу. Он, наконец, размотал конец чалмы, закрывавший нижнюю часть лица, и Баш заметил, что он очень молод на вид – что, конечно, не делало его менее опасным.
- Ваши руки, капитан, - напомнил он, доставая из сумки лекарские принадлежности.
Фон Ронсенберг настороженно подошел ближе, протянул ладони, и чуть было не заорал благим матом, когда убийца принялся смазывать их чем-то зеленым, едким и пахучим. Пара минут такой пытки – и капитан всерьез начал рассматривать возможность какой-нибудь самоубийственной глупости, потому что Бальфир откровенно наслаждался выражением его лица. Наконец жжение поутихло, и ассасин перевязал его руки полосками плотной ткани, ухмыляясь с торжествующим видом.
- Ну вот, пара дней, и вы снова будете в отличной форме. Магистр, - без паузы обратился он к молчащему тамплиеру, - вы своей гордостью подавитесь, если воды напьетесь, что ли? Не стойте столбом, опоздаете к ужину. То есть к завтраку.
Ноа буркнул что-то неразборчивое, но, все же, направился к источнику, а Бальфир легко соскользнул с саркофага и уселся по-турецки на одном из одеял. Фран молчаливой тенью застыла у выхода (на страже, догадался Баш), и убийца, все так же безоблачно улыбаясь, вытащил из седельных сумок хлеб, сыр, сушеные фрукты и походную флягу.
- Угощайтесь, господа, - сделал он приглашающий жест, будто бы случайно задев присевшего рядом капитана по бедру, - у нас впереди долгий день, а может быть даже несколько долгих дней.
***
Габрант с фырканьем умывался мутной водой из родника, стараясь не думать о том, что бы он сделал с этим Бальфиром, будь у него оружие. Правда, если бы у него было оружие, и он был на свободе, его бы не занесло на это проклятое кладбище. Тем более в компании двух не заслуживающих доверия подозрительных личностей, и блудного брата-близнеца, который почему-то смотрит на одну из означенных личностей, как кролик на удава.
Еда казалась ему безвкусной, а мысли витали далеко от вырубленной в скалах гробницы. Лорд Вэйн поручил ему простое, казалось бы, задание, а он не справился. В чем магистр был уверен, так это в том, что последующая встреча с отрядом брата была случайной. А вот остальное… Он вертел в голове события, пытаясь сложить из них осмысленную картину. Маргрейс утверждал, что работает на тамплиеров. Он подстроил все так, чтобы ворота города открылись – то есть, миссия Габранта и его людей стала бессмысленной. Но Вэйн никогда не давал бессмысленных заданий. К тому же было похоже, что рыцари Храма попали в городе в ловушку. Но и мусульмане не выигрывали от такого расклада. И о чем Маргрейс собирался торговаться с Вэйном? Если предположить конечно, что кто-то считает магистра Габранта достаточно ценным товаром для торговли.
- Кто вас послал? – услышал он свой собственный голос, обращавшийся к Бальфиру.
Тот откинулся на «спинку» импровизированного сидения – стенку надгробия, и принялся чистить ногти острием одного из кинжалов.
- Вообще мы работали по другому контракту, если вам интересно, - наконец обронил он, не оставляя своего занятия, - но пришло известие, что Аль-Сид слегка зарвался и надо его приструнить. Что ж, это его вина, что он решил связаться с Аламутом.
- Аламут? – Ноа даже поперхнулся. – Гашишиины?
Он внезапно очень четко вспомнил слова Маргрейса: «Продам гашишиинам!» - так значит, в этой игре есть еще одна сторона?
Бальфир картинно задрал бровь.
- А я-то думал, что рыцари ордена Храма…
- Что за контракт, - перебил его внезапно побледневший Баш. Габрант проследил за взглядом брата – тот, не отрываясь, смотрел на выкатившееся из сумки Бальфира серебряное колечко.
- А, это… - убийца подобрал украшение, покатал в руке, - эксклюзивный контракт. Вообще для нас заказы – все равно, что для вас – тайна исповеди, но так уж и быть, скажу. Давно ли вы видели князя Антиохии, капитан?
- Раслер… - выдохнул Баш, сжимая кулаки.
- Героически пал в бою, - подтвердил Бальфир, - на похороны соберется куча народу.
Ноа опустил руку на плечо брата, чувствуя под ладонью дрожь напряженных мускулов. Почему-то ему казалось, что Баш сейчас сотворит очередную глупость, но он опять мог понять чужие чувства, потому что, помня о репутации убийц из Аламута, ему оставалось только молиться, чтобы их внимание миновало его орден.
Баш накрыл его ладонь своей и осторожно отвел в сторону. Его лицо окаменело.
- И что ты теперь собираешься с нами делать? – спросил он.
- Ждать, - патетически вздохнул убийца. – Предлагаю вам поспать, поскольку доподлинно неизвестно, когда прервется это ожидание.
Они, конечно, последовали его совету, но Габрант про себя отметил, что Бальфир так и не дал ответа ни на один вопрос.
Глава шестая, в которой опрометчивости и пустому любопытству воздается по заслугам
Сарацинские рыцари? Мы бились с ними сотни раз. Легкие доспехи и игрушечные мечи. Кольчуга, которую меч рассекает, как сеть. Шлемы и нагрудники, которые можно проткнуть кинжалом, - тонкая работа, золото, эмаль, - но ничего такого, что не подвластно мечу доброго норманна или даже лангедокского рыцаря. Большинство сарацинских воинов сражаются в льняных одеждах, с тюрбанами на головах. Потряси перед ними мечом и они тут же разбегутся.
(с) Роджер Желязны
(с) Роджер Желязны
Полуденное солнце заливало ущелье безжалостным светом, воздух дрожал в душном мареве, и любой звук разносился по округе на несколько лье. Баш нашел Бальфира в одной из вырубленных в скале гробниц, безошибочно, будто пес, идя по следу. Конечно, убийца и не предполагал прятаться – да и Фран, стоявшая на посту у выхода из «их» пещеры, не проронила ни слова, когда капитан невозмутимо прошествовал мимо нее. Чего Баш не мог понять – это спал ли на самом деле его брат, к чьему ровному (слишком ровному) дыханию он прислушивался все утро? Скорее всего, Ноа, как и он сам, лежал без сна, пытаясь продумать, просчитать… Что? О чем думаю магистры ордена Храма в рассветный час в языческой гробнице, в компании одного франка, переметнувшегося на сторону сарацин, и двух ассасинов?
Пока он карабкался по узкой каменной тропке, у Баша было время подумать, но использовал он его как-то бестолково. Думалось не о важном, а, например, что бы он сделал с этим Бальфиром, будь у него оружие. Или насколько Раслер не заслужил такого – чтобы о его смерти отзывались с пренебрежением. Или – чья злая воля управляет этим спектаклем?
Последние несколько шагов перед входом в пещеру – и он увидел неясный силуэт в глубине. Ассасин стоял в центре полутемной залы и смотрел на своего преследователя.
Ждал, сволочь… Пальцы Баша рефлекторно сомкнулись на уровне рукояти отсутствующего меча.
- Вы хотели спросить меня о чем-то, капитан? – ровный ряд белых зубов и непроницаемые глаза. Улыбка, которая ничего не значит.
- Кому ты должен отдать это кольцо? – слова давались с трудом.
Бальфир только шире ухмыльнулся.
- Профессиональная тайна, сами знаете, - он подошел ближе, не настолько, чтобы заставить собеседника отступить, но все равно слишком близко. – У каждого из нас есть свои секреты. У вас… у храмовника… у султана… у Вэйна Солидора… Позвольте мне хранить свои.
Баш перехватил узкую ладонь в дюйме от своей шеи, сжал запястье убийцы, не обращая внимания на боль в заживающих руках, притянул его ближе – так, чтобы можно было прошипеть прямо в приоткрытые от неожиданности губы:
- Не забывай, я знаю, кто ты такой.
- Сомневаюсь, - ни удивления, ни гнева, ни попытки вырваться. Капитан с отвращением разжал пальцы и отшатнулся от убийцы, когда тот тщательно и демонстративно вытер руку о край плаща.
- Ты не знаешь ровным счетом ничего, Баш фон Ронсенберг. Тебя предали люди, которым ты доверял, но ты так слеп, что не можешь даже увидеть это. Точно так же, как и твой…
- Тамплиер пропал, - голос Фран, появившейся на площадке перед гробницей, прервал монолог Бальфира, но Башу казалось – он знает, что хотел сказать ассасин, и это знание наполнило его сердце липким страхом.
- Сбежал? – убийца приподнял бровь. – Как? Ты же сторожила, или?..
- Я пошла за этим франком, - спокойно ответила лучница, кивая в сторону пленника, - мне не понравилось, как он крался за тобой.
- Лошади?
- Все на месте.
- Хорошо. Далеко он не уйдет. Только после вас, капитан, - Бальфир указал на выход из пещеры. – Мы отправляемся на поиски.
***
Иногда очень полезно, размышлял Габрант, обладать тренированной памятью, позволяющей в мельчайших подробностях запомнить карту местности. Не зря, получается, он заучивал наизусть сотни церковных текстов. Теперь, пользуясь отмеченными ранее ориентирами, он довольно быстро определил, куда ему нужно идти.
Дальше, в пустыню.
Ассасины подумают, что он направился в сторону города, и он даже прошел немного туда, а потом вернулся обратно по камням и быстрым шагом двинулся на юг. В пустыне искать его им просто не придет в голову, а он сможет выйти по еще одному вади – высохшему руслу – назад, к той долине, по которой должна будет пройти армия Солидора.
Это если карты не врали.
И если армия взяла-таки крепость, и движется по направлению к Иерусалиму.
Холмы вокруг все больше становились похожими на дюны, и типичный каменистый ландшафт Иудеи с редкими кустиками, перекати-полем и белой пылью сменялся ровным полем песка – настоящей пустыней. Несмотря на то, что солнце стояло в зените, шагалось легко – может быть, благодаря непривычному наряду, неплохо защищавшему от раскаленных лучей. И все равно Ноа обливался потом и время от времени сожалел о том, что оставил флягу с водой и съестные припасы в убежище ассасинов. Но задерживаться там слишком долго было рискованно – Фран могла вернуться в любую минуту, не говоря уж об остальных. Баш… Конечно, им было бы лучше бежать вместе – вдвоем сподручнее, но Габрант не мог больше думать о брате, как будто любая мысль на эту тему вгоняла тупую иголку в висок. Так будет правильнее. Судьба давно разбросала их в разные стороны, незачем им было встречаться теперь, после стольких лет. И незачем магистру ордена тамплиеров сочувствовать человеку, которого он полжизни учился ненавидеть.
Даже если этот человек шагает прямиком в расставленную гашишиином ловушку.
Ну вот, опять!
Нет бы подумать о чем-нибудь более приятном. Например, если Священный Град падет, может быть, они вернутся на материк. Ноа попытался представить, как выглядит в это время года Франция. Рядом с капитанством ордена цветет огромный каштан, Сена лениво несет свои воды мимо, и на ее волнах качаются облетающие лепестки, и небо не пыльно-белое, а ослепительно голубое. Он уже почти и забыл, каково это – прогуливаться по набережным, корпеть над манускриптами в библиотеке, отстаивать бесконечные службы в церкви и караулы у ворот; вся жизнь проходит по одному и тому же маршруту, и в этой монотонности есть нечто успокаивающее.
В Святой Земле его ждали только бесконечные пыльные дороги, нелепые сражения и непонятные интриги. С другой стороны, мог ли мальчишка, подобранный Орденом из жалости, «приблудная собачонка», как называли его сверстники в годы обучения (а кое-кто, он знал, за глаза продолжал называть и сейчас), мечтать, что когда-нибудь он будет с гордостью носить знаки различия магистра? Что он сможет участвовать в войне, которую ведет лучший полководец Франции? Что он сможет стоять рядом с Вэйном Солидором на совете магистров, откровенно наслаждаясь завистливыми взглядами Бергана и чувствуя себя удивительно на своем месте? Габрант почувствовал, что потрескавшиеся губы против воли кривятся в подобии улыбки. Это чувство он не променял бы ни на что другое.
Храмовник прищурился, высматривая ориентиры среди бескрайнего моря песка. Где-то впереди, почти на грани горизонта, поднимался еле различимый столб пыли – вероятно, там скакал на лошадях какой-то отряд, но его численность и направление движения с такого расстояния определить было невозможно.
Похоже, пришла пора слегка изменить маршрут.
***
Бальфир стоял над внезапно обрывающейся цепочкой следов и ругался почем зря. В основном на незнакомом Башу диалекте арабского, но капитан уловил что-то вроде: «Он меня убьет за то, что я потерял этого идиота!». Сделав небольшую паузу – не иначе как для того, чтобы набрать в грудь побольше воздуха – ассасин напустился на своих спутников.
- Как ты могла его упустить? – это обращаясь к Фран. – Ну а ты что стоишь? Пошевели своими замшелыми христианскими мозгами! – это уже Башу.
Даже смешно, что при всей буре возмущения убийца не забыл, как будто случайно, соприкоснуться с ним плечами. Баш уже не в первый раз задал себе вопрос, осознанно ли он это делает, или по привычке – уж больно органично у Бальфира получалось флиртовать с любым одушевленным предметом. Даже если этот предмет в курсе его рода занятий и последнего заказа.
Вот только неплохо бы не забывать об этом, когда ассасин бросает на тебя лукавый взгляд из-под опущенных ресниц, или задумчиво теребит пальцами сережку в ухе, или проходит слишком близко – еще бы чуть-чуть, и вы…
Капитан фон Ронсенберг решительно помотал головой. Увлечение симпатичными сарацинскими мальчиками – это одно, а убийца из Аламута – это совсем-совсем другая песня. Все романтические истории про ассасинов, которые слышал Баш, были больше похожи на страшилки. Их рассказывали лезущие на стенку от скуки паломники, путешествующие на кораблях через Средиземное море – про чудеса, явленные в Иерусалиме, про ужасы жизни среди мусульман, про дикость народов, населяющих Палестину… Из всех преданий Святой Земли сказки о гашишиинах всегда были самыми страшными, но раньше они все же воспринимались, как сказки – и Баш был бы не против, если бы таковыми они и остались. Даже не смотря на то, что среди убийц попадались чертовски привлекательные личности.
Чертовски привлекательная личность, похоже, восприняла его жест на свой счет. Бальфир так резко развернулся, что свободный конец его тюрбана хлестнул Баша по лицу.
- Ну же, - прошипел ассасин, щуря темные глаза, - думай. Где он может быть? Куда бы ты пошел на его месте?
- К своим, наверное… Да откуда я знаю, куда?! Я же не он! И мысли читать пока еще не научился…
- Не он, - убийца аккуратно поправил головной убор, не глядя на собеседника. – Но не нужно думать, что мы считаем, будто все франки на одно лицо. Во всяком случае, не настолько же. А ваше сходство заметил бы и слепой верблюд.
Капитан поежился, как будто среди раскаленной пустыни до него дотянулись ледяные ветра его родины. Убийца оскалился в улыбке, резко махнул рукой.
- Итак, не отвлекаясь больше по мелочам… Куда бы ты пошел на его месте?
Баш не ответил. Его взгляд был прикован к песчаному морю на юге.
***
Последние дни можно было записывать в анналы Ордена как хронику неудачных совпадений. К вечеру Габрант выбрался к какому-то жалкому подобию оазиса – вернее, наполовину пересохшему колодцу под прикрытием красной скалы, одиноко возвышающейся меж дюн – и тут его догнали неприятности. Видимо, кучка бродяг поджидала у этого места незадачливых путников, и обирала их. В любой другой ситуации они никогда бы не осмелились напасть на храмовника, но не на измученного одинокого человека, бредущего по пустыне. Ноа сжал кулаки и приготовился драться – он уже решил, что хватит с него пленений на всю оставшуюся жизнь, и что он не позволит какому-то сброду так просто одержать над ним верх.
Нападающих было не больше полудюжины, но он-то был один, уставший и безоружный, и грабители прекрасно это видели. Они уже разразились ликующими воплями, когда из-за скалы вылетел на полном скаку вороной конь со всадником. Габрант еле успел поймать стремительно падающую челюсть – на коне, в таком же невообразимом наряде бедуина, как и у него, сидел Баш, лихо размахивая кривой сарацинской саблей. Первый оборванец свалился под копыта с раскроенной головой, даже не успев отреагировать, а новый участник происшествия картинно осадил скакуна, соскользнул с его спины и кинулся на ближайшего врага. Ноа, не богохульствуя только потому, что не хватало дыхания, покатился по земле, уворачиваясь от выпада одного из грабителей. Трое осаждали Баша, еще трое выбрали его, как более легкую добычу – и они были чертовски правы. Переход по пустыне, недостаток сна и воды делали свое дело – реакции магистра были чуть медленнее, чем обычно, и момент, когда он не сможет увернуться, был только вопросом времени. Просто грабители не торопились довершать начатое, растягивая агонию жертвы.
- Брат! – хриплый голос Баша и высверк стали на солнце – капитан швырнул ему такую же саблю. Изогнутую, легкую, непривычную. Смертоносную.
Рукоять легла в ладонь, как влитая, храмовник на пробу взмахнул клинком и блокировал выпад одного из нападающих. Грабители замешкались. Ноа усмехнулся почерневшими губами, салютуя им клинком. Это был его бенефис.
***
Они уходили от ударов и парировали, кружили по пыльной площадке перед колодцем, и в какой-то момент оказались спиной к спине, и тогда Габранту вдруг показалось, что все это удивительно правильно. Так, как и должно быть – будто не было этих десятилетий, и близнецы Ронсенберги снова учились владеть оружием во дворе их родового замка. «Почувствуй своего врага!» - говорит отец, и Ноа делает шаг в сторону и с разворота рубит саблей одного из противников, именно в этот момент допустившего ошибку. «Почувствуй свое оружие!» - сабля – это не меч, оружие конного воина, не приспособленное для рукопашной схватки, но у нее тоже есть свои достоинства. Он молниеносно превращает колющий удар в рубящий, заставая врага врасплох, достает его самым кончиком клинка, но этого довольно. Дамасская сталь не знает равных.
«Почувствуй свой страх!» - чужой меч проносится в дюйме от его живота, и Ноа внезапно вспоминает, что не защищен привычной кольчугой, что между ним, и хищной сталью нет ничего, кроме ткани, и страх разгоняет туман в голове, вызванный усталостью, придает резкость окружающему. Страх – это тоже оружие, нужно только знать, как им правильно пользоваться.
«Почувствуй того, кто у тебя за спиной!» - на залитой закатным заревом земле не видно крови, и стороннему наблюдателю может показаться, что братья танцуют какой-то странный танец, без единого слова и взгляда меняясь местами, прикрывая друг друга, двигаясь практически синхронно.
Последние два грабителя решили не искушать судьбу, и припустили в пустыню, но у них сегодня тоже был день неудачных совпадений. Две стрелы с полосатым оперением остановили их шагах в сорока от площадки с колодцем, с тяжелым свистом ударив в спину. В наступившей тишине, нарушаемой только стонами одного из раненых бродяг и тяжелым дыханием братьев, резко и непривычно прозвучал другой звук – мерные хлопки в ладоши.
Бальфир прислонился к красной скале, Фран с луком в руках стояла рядом с ним, и направленная в сторону их пленников стрела на тетиве не оставляла никаких сомнений в намерениях ассасинов.
Ноа устало опустил клинок, поморщился, прикоснулся к правому боку и с изумлением воззрился на перепачканные кармином пальцы... Оказывается, в схватке ему все-таки досталось, а он сразу и не заметил. Магистр благодарно оперся на плечо подхватившего его брата.
Глава седьмая, в которой фон Ронсенбергам, наконец, везет
Таковы они и были, души святые и души пропащие, ковбои и рыцари, ростовщики и полководцы…
(с) Умберто Эко
(с) Умберто Эко
***
Убийца прекратил аплодировать и отвесил победителям шутовской поклон. Пока он шел через площадку, капитан фон Ронсенберг еще тешил себя надеждой, что Ноа на самом деле не ранен, а только притворяется, что сейчас они смогут наконец отделаться от ассасинов… Все его иллюзии рассеялись как дым, когда Бальфир, проходя мимо еще хрипящего раненого, коротко и зло, даже не глядя на него, бросил за спину один из своих ножей. Баш проглотил комок в горле и протянул свою саблю рукоятью вперед.
- Спасибо за оружие.
Убийца невозмутимо забрал у них клинки и ухмыльнулся:
- Всегда пожалуйста. К тому же вы смотрелись очень… трогательно.
- Могли бы помочь нам, - буркнул Баш, краснея против воли. Конечно, глупо было мчаться на помощь брату на всех парах, но почему-то в тот момент он меньше всего думал о глупости. Странно, что ассасин вообще отпустил его с оружием одного – не верил, что капитан способен сбежать?
Ноа хмыкнул, высвобождаясь из его рук:
- Ну, мы и сами неплохо справились, - выглядел храмовник неважно, его голос так вообще превратился в еле слышный сип, но, по крайней мере, он стоял на ногах и находил в себе силы язвить, - что дальше?
- Разобьем привал здесь, - решил Бальфир, делая знак своей напарнице, чтобы она привела лошадей. – Капитан, мы с вами немножко приберемся здесь, а Фран займется нашим любителем пеших прогулок.
Баш неуверенно кивнул, наблюдая, как лучница усаживает Ноа на плоский камень и протягивает ему флягу с водой. Его собственные ладони от непривычки саднили, одна из повязок размоталась, обнажая чувствительную кожу. Зелье ассасинов воистину творило чудеса. Капитан как мог, снова перевязал руку, затянув ремешки с помощью зубов, и кивнул безмолвно наблюдающему за ним Бальфиру.
- Оттащим их за ближайшую дюну – и ладно, - убийца кивнул в сторону трупов. Его глаза неестественно блестели в подступающих сумерках.
Фон Ронсенберг кивнул и взялся за ноги первого из убитых.
***
Тела они слегка присыпали песочком, чтобы не бросались в глаза, и Бальфир лицемерно помахал над ними ладонью, изображая, видимо, погребальный ритуал. Баш со вздохом опустился на дюну, погрузил горящие руки в прохладный песок и рассеянно спросил:
- Ты ведь правоверный?
Ассасин уселся рядышком – как всегда, слишком близко, - и уставился в бездонное небо, пересеченное наискось, словно шрамом, полоской Млечного Пути.
- А что?
- Не видел, чтобы ты совершал утреннюю или вечернюю молитву.
Бальфир рассмеялся, склонил голову набок.
- Аллах примет меня и без глупых формальностей, - он стянул одну перчатку, провел пальцем по своим губам – удивительно развратным жестом. Баш сглотнул и попытался отвернуться, но убийца удержал его за подбородок.
- А ты, христианин? Во что веруешь ты?
Его глаза казались совсем черными, а лицо было слишком близко, чтобы можно было мыслить здраво.
- Ни во что, - буркнул Баш, прикрывая глаза, чтобы избавиться от желания потереться щекой о чужую руку. – В свой меч. В своего господина.
- Это чудесно, - теперь он ощущал горячее дыхание на своих губах, и слабый смолянистый запах, дурманящий сознание, - такая преданность должна быть вознаграждена.
Целоваться ассасин умел превосходно – либо врали легенды о запрете плотских удовольствий, либо ему гурии в наркотическом раю показали пару приемов.
Впрочем, Башу казалось, что он и сам попал в этот самый воображаемый рай.
Когда ему перестало хватать воздуха и начала кружиться голова, Бальфир наконец отпустил его, довольно облизываясь. Потом, ни говоря ни слова, встал, деловито отряхнул одежду и, не оборачиваясь, бодрым шагом двинулся к лагерю, оставив капитана сидеть на песке над свежей могилой.
***
У Фран оказалась довольно тяжелая рука, но, не смотря ни на что, перевязки она делать умела, поэтому скоро Габрант уже сидел у краешка колодца, обмотанный бинтом и почти пришедший в себя, и осторожно жевал сухую пресную лепешку, выданную ему лучницей. Клинок грабителя только проехал по ребрам, крови много, но рана не опасная – уверила Фран, так туго затягивая повязку, что у магистра чуть было искры не посыпались из глаз. Очень хотелось ответить что-нибудь в духе – как приятно слышать это от дамы, которая большую часть их знакомства держит его под прицелом, но Ноа решил не рисковать.
Баш и Бальфир спрятали трупы и теперь исчезли куда-то, а беспокойная пустыня уже скрадывала следы недавней схватки – ветер заметал песком пятна крови на земле. Колодец, у которого они остановились, как объяснила Фран, давно высох, но на старых картах он указан, как действующий, поэтому путники в этих местах хоть редко, но бывают. Габрант слушал и кивал, чувствуя, как сознание дрейфует на границы сна и яви, как тупо пульсирует кровь в поврежденном боку, как слипаются глаза.
Из-за дюны появился Бальфир – черный силуэт на фоне черного неба, чем ближе он подходил, тем светлее становился, и рассеянный взгляд Ноа ловил мелкие детали – некоторый беспорядок в одежде, припухшие губы…
Убийца остановился рядом с ними, довольно ухмыляясь, и толкнул локтем свою напарницу.
- Я выиграл, - бросил он на арабском. Габрант навострил уши, отмечая, что Баша так нигде и не видно.
Ассасин уселся рядом с ними, отломил себе кусок лепешки. Когда он обернулся к храмовнику, глаза его были черными, пустыми и злыми.
- Вы скоро нас покинете, государь магистр, вы знаете об этом? Более того, я надеюсь, что это произойдет сегодня же ночью, - уголки тонких губ дрогнули, добавляя к жутенькой картинке неискреннюю улыбку. – Видите ли, вы несколько… мешаете моим планам.
Ноа постарался сесть прямо, морщась от стука крови в висках, и стараясь, чтобы его голос звучал как можно ровнее:
- Не уверен, что понимаю.
- А я уверен, что не понимаете, - мурлыкнул убийца, смахивая крошки со щеки, - как и ваш брат, впрочем. Ну да я сегодня щедр. Можете задать два вопроса, - он подтвердил свои слова жестом, - и рассчитывать получить на них как можно более искренний ответ.
- Как вы меня нашли? - буркнул Ноа, не задумываясь. Чудесное и очень своевременное появление Баша посреди схватки занимало его весь вечер.
Бальфир рассмеялся.
- Раз, - загнул он один палец, - ну что же… Могу сказать только одно – не стоит пешим бежать от людей, у которых есть лошади, припасы и умение ориентироваться в пустыне. Капитан фон Ронсенберг любезно согласился подумать, как бы он поступил на вашем месте, и – вуаля – мы здесь, причем очень вовремя, не так ли? Остался один вопрос.
Теперь Габрант замолчал надолго, пытаясь вычленить самое важное из всей той мешанины вопросов, которые теснились в его голове. Бесконечные как, почему и когда… Ноа вспомнил посеревшее лицо брата, когда убийца демонстрировал им перстенек какого-то князя, своих людей, оставшихся в городе во власти Маргрейса, дурочку Дрейс, так и не выполненное задание… И вопрос возник сам собой, тот же вопрос, который он уже задавал в заброшенной гробнице чуть меньше, чем сутки назад.
- Кто вас послал?
Он понял, что попал пальцем в небо, по презрительному смешку Фран, но ассасин внезапно улыбнулся.
- Два, - мягко сказал он, - ну что ж, это тот вопрос, на который я отвечу вам с превеликим удовольствием, магистр. Вы ведь имеете в виду, по чьему указанию мы вытащили вас из города?
Ноа скованно кивнул, внезапно ощутив, что он не хочет слышать ни слова из того, что собирается сказать ему убийца. И что Бальфир это знает, и наслаждается его смятением.
- Не хотелось бы вас разочаровывать, государь мой, но нас всех направляла одна и та же рука. Тот же самый человек, который послал тебя на смерть и разменял ваш отряд, как мелкие карты в большой игре. Который подставил Маргрейса – и тот угодил прямо в уготованную ему ловушку. Который, несомненно, выиграет эту войну.
Ассасин наклонился к побледневшему Габранту, коснулся рукой в перчатке двухдневной щетины на подбородке.
- Вэйн Солидор, - выдохнул он прямо в плотно сжатые губы тамплиера.
***
Баш вырулил из-за дюны как раз к финалу этой впечатляющей сцены, и будь Ноа способен на это, он, конечно, оценил бы выражение лица брата, но в данный момент магистр Ордена был слегка занят. Он собирал в кулак всю свою волю, что бы промолчать, удержать рвущиеся с языка слова, сохранить лицо. Не ударить, потому что именно этого ждал убийца, кося на него наглым глазом. Улыбнуться одними губами, признавая мастерство противника, но все равно не сложить оружие.
Ассасин кивнул, оценивая жест, и напряжение рассеялось. Бальфир, как ни в чем ни бывало, протянул подошедшему Башу, мнущемуся рядом с колодцем, свою флягу.
Ноа отвернулся. Очень хотелось поколотиться головой обо что-нибудь – хотя бы о ту же скалу, - чтобы вытряхнуть из ушей вкрадчивый голос. «Он послал тебя на смерть…»
«Это ложь, - твердо сказал себе Габрант, - не думай об этом!» Храмовник повел плечами, опираясь на бортик колодца, попытался расслабить мускулы. Как всегда в момент душевного напряжения, на ум сами собой пришли слова молитвы. Ноа никогда не считал себя чрезмерно набожным и праведным, но знакомые строки успокаивали, выравнивали сбившееся дыхание, приносили тепло и уверенность. Дарили свет душе, заблудшей во тьме.
Баш побитой собакой смотрел на ассасина, но Бальфир обращал на него внимания не больше, чем на едва шевелящего губами тамплиера. Убийца внимательно прислушивался к окружающей их ночи, и вскоре Ноа тоже различил звук, который трудно было с чем-нибудь перепутать. По песку он звучал слишком глухо, но все же, несомненно, это был топот лошадей. Бальфир удовлетворенно кивнул и обернулся к пленникам.
- Это за вами, - он выдержал тщательно рассчитанную паузу, достаточную, чтобы Баш тоже поднял голову, и лицо его озарилось смесью надежды и разочарования, - государь магистр. Вот видите, как я и обещал, наше знакомство не затянулось. Капитану, увы, придется задержаться в нашем обществе еще на несколько дней, на его счет у меня есть другое поручение.
Ассасин пытался поймать взгляд храмовника, у него на лице было написано жадное нетерпение – ну же, скажи своему брату, что я лгу! Скажешь?
Ноа по обыкновению равнодушно смотрел в сторону, и убийца переключился на Баша, на лице которого сменяла друг друга весьма выразительная гамма эмоций.
Отряд, который они ждали, показался из-за скалы. Габрант втянул воздух сквозь зубы – на белых плащах конников алели такие знакомые кресты. Командир спешился, Бальфир пошел ему навстречу, они коротко переговорили и направились к колодцу. Ноа посмотрел на своего брата. Сейчас они могли понять друг друга без слов, почти как в детстве – а им воистину было, что сказать друг другу.
«Мне жаль», - читал он в глазах Баша. «Я не жалею», - хотелось ответить ему.
«Когда мы снова встретимся, мы будем врагами».
«Да. Опять».
«А значит, пусть это будет чертовски хорошая битва».
«Я буду ждать, брат».
Храмовник поднялся, морщась от боли, и крепко пожал протянутую ему руку. Лицо Баша озарила улыбка, и Ноа почувствовал, что сам неудержимо ухмыляется в ответ. Они расцепили пальцы, и магистр Габрант захромал к поджидающим его тамплиерам, в предводителе которых он с тоской опознал магистра Бергана. Ноа тяжело вздохнул и приготовился к серьезному разговору – причем, скорее всего, слов Бергану хватит на всю дорогу до лагеря. Даже если войско Ордена в одну ночь перенеслось в Константинополь.
Бальфир, когда он проходил мимо, сделал такой жест, как будто хотел сочувственно похлопать его по плечу, но остановился на полдороги. Спину тамплиеру жег взгляд Баша, но он так ни разу и не обернулся.
И только когда отряд выехал за пределы площадки с колодцем (Берган не преминул язвительно осведомиться, не требуется ли Магистру Габранту помощь, чтобы усесться в седло), Ноа позволил себе короткий взгляд назад. Брат сидел на краешке колодца, опустив голову, и, вне всякого сомнения, ел себя поедом за все произошедшее. Храмовник со вздохом отвернулся и пришпорил коня. Воистину, в мире существовало множество вещей, понять смысл которых он был не в состоянии – но зато его ждала дорога домой.
***
В какое-то мгновение Баш отчаянно позавидовал своему брату, но тут же укорил себя за малодушие. Какие бы «поручения» ни были даны ассасину на его счет, ничего хорошего ждать не приходилось. По крайней мере, он умрет, как христианин, с гордо поднятой головой… Фон Ронсенберг невесело хмыкнул. После стольких лет вспоминать о религии, в которой вырос, как минимум смешно. Золотой крестик, подарок матери, он продал в свой первый год в Палестине, а вернее – отдал за мешок муки. Примерно тогда же, насмотревшись на жизнь в Святой Земле, он решил, что ему не нужен Бог, который допускает такое. Нищету и грязь Иерусалима, священного Града для каждого крестоносца. Фанатичных мусульман, сражающихся так отчаянно, что порой казалось – против франков воюют сами камни. Жиреющее воронье в разоренных поселениях. Истерзанную страну, корчащуюся под ударами христианских мечей.
Когда пришло известие из дома, он просто сбежал. Был как раз год «худого мира», и ему повезло – султан как-то распознал в оборванном, заросшем бородой христианине человека, который может ему пригодиться в дальнейшем. И вот, весь этот долгий путь привел его… сюда?
Несмотря на всю упрямую решимость, Баш слишком хорошо знал себя, чтобы обманываться. Он не хотел умирать. Ни за идею, ни за веру, ни за сюзерена. Глубоко в его сердце отчаянно бился комочек страха – первобытного, тупого страха за свою жизнь, призывавшего бежать, бежать немедленно. Хотя бы – догонять тамплиеров и сдаваться им в плен.
Капитан передернул плечами. Куда бы ни забрасывала его судьба, одно он помнил твердо – слова отца, который учил их не только правильно сражаться, но и правильно жить.
«Честь умирает, когда ты сам отказываешься от нее».
Вернувшегося ассасина (видимо, он следил за храмовниками) встретил безмятежный взгляд серых глаз. Баш даже нашел в себе силы спокойно улыбнуться. И немало удивился, когда Бальфир ответил ему улыбкой.
- Ну что, капитан, - убийца сладко потянулся, зевнул, прикрывая рот ладонью, - у нас есть одна ночь на отдых, а потом мы с вами кратчайшей дорогой направимся в Иерусалим. - Он плюхнулся рядом на песок, лукаво стрельнул глазами снизу вверх. - Как ваши руки?
Не дожидаясь ответа, ассасин одним движением оказался на коленях, аккурат между ног сидящего на каменном парапете капитана, и Баш почувствовал, что его тело непроизвольно реагирует на близость другого мужчины. Утешало только то, что ночь стояла безлунная, и убийца никак не мог видеть его пылающих ушей. Он нерешительно протянул Бальфиру ладони, и вздрогнул от неожиданности, когда заживающей кожи коснулись мягкие губы.
- У нас есть только одна ночь, - так мог бы шелестеть пустынный ветер, столетиями перетирающий скалы в песок.
Баш оглянулся. Фран черным силуэтом маячила неподалеку, внимательно оглядывая дюны. В сторону колодца она не смотрела.
А потом все потонуло в обжигающем сиянии.
***
Берган успел надоесть Габранту задолго до прибытия в лагерь, но Ноа упрямо сжимал челюсти и молчал. Отчасти этому помогало то, что чувствовал он себя отвратительно. Его слегка лихорадило, в бок упрямо вгрызалась боль, а недосып приятно разбавлял общую картину. Коллега магистр, стоило отдать ему должное, скоро понял, что собеседник из Габранта никакой и на вопросы он отвечает исключительно невпопад, зато всю оставшуюся дорогу прямо таки пожирал его взглядом. Причем так, что Ноа никак не мог решить, то ли Берган жаждет в целости и сохранности доставить его на место, то ли наоборот хочет, чтобы непутевый рыцарь свалился замертво под копыта коня. Когда неприятная рана особенно заметно напоминала о своем существовании, магистр сам был не прочь предпочесть второй вариант. Беспокоила его не боль – в конце концов, за свою богатую на неприятности биографию мучился он и посерьезнее – нет, храмовника терзал стыд. Не таким он рисовал в воображении свое возвращение с опасного задания. Он даже не стал спрашивать Бергана об участи отряда – слишком боялся услышать ответ, который его сломит. От предыдущих полутора суток осталось какое-то заторможенное недоумение, зато события в осажденном городе вспомнились особенно четко. Например то, как он подвел своих людей. Ноа покрепче вцепился в поводья коня, стараясь не думать о том, что ждет его в конце пути.
Который наступил как-то подозрительно быстро – то ли Габрант в своих метаниях по пустыне неверно рассчитал расстояние, то ли, что гораздо более вероятно, Вэйн в очередной раз поступил так, как от него никто не ожидал, и повел армию более короткой, хотя и труднопроходимой дорогой.
Привычная суета военного лагеря успокаивала, так что, когда они спешились у коновязи, вопрос Бергана застал фон Ронсенберга врасплох.
- Ты чего-то с лица спал, - грубовато посочувствовал магистр. – Может, тебе в госпиталь надо?
Ноа буркнул что-то отрицательное, но от брата во Христе было не так-то просто отвязаться.
- Тебя там, кстати, подружка заждалась, - сообщил Берган, ухмыляясь. Кто-то из эскорта радостно хрюкнул. Габрант несколько мгновений удивленно хлопал глазами, пока до него наконец не дошло, что он стал новым объектом для шуточек, связанных с Дрейс. И одновременно с этим его затопила жаркая волна облегчения. Если уж Дрейс в госпитале, значит, с остальными точно все в порядке.
На радостях он даже не заметил, что продолжающий довольно улыбаться Берган ведет его к командному шатру. Опомнился он только когда оказался внутри, чуть ли не нос к носу столкнувшись с меряющим пол шагами Вэйном Солидором.
- Оригинальный наряд, магистр, - небрежно отметил принц и протянул руку в белой перчатке, в которую Берган почтительно вложил пергаментный свиток. Вэйн сорвал печать и погрузился в чтение, магистр застыл у входа, склонив голову. На Габранта больше ни тот, ни другой внимания не обращали, а Ноа перебирал в уме все способы быстро и эффектно провалиться под землю. Он уже и забыл, что щеголяет в асассинских тряпках, а Берган, несомненно, хотел взять реванш за тот случай, когда его выставили за порог. Фон Ронсенберг стиснул зубы и решил не поддаваться на провокации.
Вэйн аккуратно скатал пергамент обратно в свиток и постучал им по открытой ладони.
- Вы больше не должны мне ничего передать, магистр?
Берган порылся в кошеле и извлек оттуда что-то маленькое и блестящее.
- Вот, - нахмурился он, - но этот человек велел отдать вам, только если вы спросите, милорд.
Принц приподнял одну бровь, но все же протянул руку за предметом, а Ноа внезапно понял, что ему срочно нужно вспоминать, как дышать. Все обвинения, брошенные Бальфиром, всплыли у него в памяти, когда Берган уронил в ладонь Вэйна маленькое серебряное колечко.
***
Баш старался переменить позу так, чтобы не разбудить спящего под боком ассасина, и это чуть было не закончилось для него плачевно – Бальфир не только мгновенно проснулся, но и успел, вытащив нож, прижать холодное лезвие к шее капитана. И только после этого открыл глаза и плотоядно улыбнулся.
- Куда-то собрались, капитан?
Сталь опустилась на несколько дюймов, и Баш даже смог покачать головой без опасения ее лишиться. Бальфир зевнул где-то в районе его плеча и пробормотал что-то невнятное.
Предрассветная пустыня дышала холодом, и убийца заерзал, пытаясь поплотнее завернуться в тонкое одеяло, под которым они спали. Баш механически отметил, что, кажется, несмотря на бурную ночь, его тело еще может выказывать заинтересованность в подобного рода движениях, и постарался отвлечься, разумно полагая, что способность ходить прямо ему еще пригодится. Для начала он попытался считать на французском, арабском, и латыни, и, естественно, на счете десять начал сбиваться на мысли о произошедшем. Бальфир еще раз зевнул и положил конец его терзаниям, выпутавшись из одеяла. Смуглая кожа, казалось, слабо светится в темноте, пока ассасин, ругаясь, собирал вокруг колодца свою одежду. Краем глаза капитан заметил, что Фран тоже спит, свернувшись в клубочек, и сперва удивился такой небрежности – ему сложно было представить, как можно заснуть, не выставив стражу, - но потом вспомнил о реакции убийц из Аламута и решил, что у них есть свои резоны.
Тем временем Бальфир уже деловито разводил крошечный недымящий костерок и сыпал в помятый жестяной кан какую-то черную дрянь. Баш решил не тратить время на поиски одежды, а перебрался к костру, завернувшись в одеяло. Он гадал, в каком тоне убийца будет говорить о прошедшей ночи, но реальность жестоко его разочаровала – Бальфир молча разводил свой горький настой, не обмолвившись ни словом о том, что произошло.
Фон Ронсенберг стиснул зубы и очертя голову ринулся в атаку.
- Бальфир... - собственный голос показался ему чужим, - мы не можем...
Он запнулся.
Убийца тоже помолчал, помешивая дурно пахнущее варево, потом ловко снял котелок с огня, и внезапно сказал:
- А знаете, капитан, почему христиане никогда не завоюют Иерусалим?
Баш, ошарашенный внезапной сменой темы, только помотал головой как большой пес, вылезший из воды. Ассасин пригубил черную жидкость, одобрительно причмокнул и продолжил, как ни в чем не бывало:
- Потому что вы как дети. Как большие испорченные дети. Вы пришли сюда не воевать – а играть в войну. И играете в нее вот уже сотню лет. Придумываете правила, но не понимаете, что в жизни все по-другому, что ваши смешные заповеди не годятся для того, чтобы выживать. Тогда вы придумываете новые, и снова их нарушаете. И опять, и опять…
- Если ты думаешь, что я переживаю, что что-то там нарушил…
Убийца коснулся пальцем губ Баша.
- Ты пока не понимаешь, - неожиданно мягко сказал он. – Но скоро поймешь.
Часть третья
Часть последняя