Ваще уже пора смирительную рубашку наверное. Эй, с кем я еще не сходила на это кино?

Вообще, они все-таки такие молодые и няшные, еще не те мастодонты битвы за будущее человечества, и ошибки совершают направо и налево.
Эпик фэйлы Чарльза Ксавье:
- Все разговоры с Рэйвен. Нет, не так. ВСЕ РАЗГОВОРЫ С РЭЙВЕН. "Ты понравишься любому парню". "Я ожидал от тебя большего". "Твоя косметическая проблема". И так без конца, ну же, умник, задействуй свой МОЗГ!!1
- С Хэнком тоже отлично вышло. "А, так вы не знали?"
- Ну и самое-самое ебическое - "Нет, это сделал ты". Что особо характерно - до этого момента в разговорах с Эриком он так не фэйлил, а вовсе даже наоборот, так что либо помешало ведро на голове, либо пуля в позвоночнике, но мозгоебля, видимо, серьезно помогает настоящей мужской дружбе (тм). Но вообще, Чарли тоже понять можно: больно и обидно валяться на песочке с простреленной спиной и наблюдать за тем, как рушатся твои планы.

Все-таки не зря, ой не зря Эмма Фрост, которая могла в любой момент слить из камеры, мирно сидела в ней в окружении црушников. Точно ведь - ждала!

Николай Цискаридзе Riptide, дадагой, как бы тебя по-русски обозвать? А то я уже готова наваять фанфег
(Из процессуального:
- Может, он немой?
- Нет, он просто разговаривал только по-испански, и до появления полиглота (плохое слово, очень плохое!) Эрика ни с кем не мог нормально пообщаться! Зато уж потом был как рад, КАК РАД!!!)

Ну и драббл в нагрузку, спасибо моей прекрасной спутнице за всякое интересное блабла в процессе.
ПЖ, малослов, какой-то невнятный пиздец про "беднягу Чарли" (тм)***
- Я мог бы помочь тебе, - говорит Чарльз, и Эрику хочется спросить: "Что, подержишь Шоу, пока я буду его убивать?"
Он уверен, что Чарльз слышит его мысли, Чарльз кривит губы, Чарльз готов разразиться очередной проповедью.
Эрик может придумать только один способ гарантированно заткнуть этот фонтан красноречия. Он пропитывает свои мысли самыми черными воспоминаниями, думает о лагере, боли и смерти, и пока Чарльз, морщась, пытается разобраться в том аду, что творится в его голове, широкими шагами подходит ближе, берет за подбородок и решительно целует, прижимает зубами нижнюю губу. Смесь чужой беспомощности и жажды отзывается где-то в затылке, дрожью проходит по позвоночнику, и еще, думает он, глаза у Ксавье невыносимо, невозможно голубые, широко и доверчиво распахнутые, и как вот объяснять ему такому что-то про мир и людей в нем, если он и сам прекрасно должен все понимать из их мыслей?

Про тот разговор он вспоминает только на развороченной подводной лодке, когда металл шлема сдавливает виски, отсекая бесплотный голос, отчаянно зовущий его по имени. Он смотрит в глаза Шоу, в глаза Чарльза, и считает до трех, ну же, Чарли, выбирай - ведь ты можешь разморозить его в любой момент и посидеть в первом ряду с ведром попкорна. Ты еще можешь поставить не на меня - на него.
Монета брошена - и ему кажется, что он слышит голос Чарльза, хотя это и невозможно, слышит, несмотря на тяжесть шлема.
"Никогда," - говорит Чарльз Ксавье, совершая первое в своей жизни умышленное убийство - ради друга, отказавшегося от него. "Никогда".